Упоминание о баночках с горчицей или без нее стабильно встречается в седьмом, девятом, одиннадцатом, семнадцатом и некоторых прочих томах лакановского семинара, а также в отдельных текстах. При этом не всегда понятно, что скрывается за этим примером.

Наиболее прозрачно он был представлен однажды, когда Лакан в очередной раз рассказывал о своем визите в аббатство Руаймон:

"Вспоминаю конгресс - или встречу, собрание, я не знаю, как хотите - где я выступал с докладом о принципах лечения и обо всем из них вытекающем и где я, к огромному изумлению набившихся через неведомые мне двери журналистов, заговорил с публикой ни о чем ином как о баночках горчицы, начав с факта, являющегося плодом опыта и неизменно подтверждаемого за ланчем, что эти баночки всегда уже пустые". (Лакан. Семинар XIII, "Объект психоанализа")

Этот опыт вполне повторим и даже неизменен. Если вы ходите, например, в итальянские рестораны - если то, что в России представлено в этом качестве вообще можно так называть - то знаете, как это бывает: тянешься за соусом Модена или дополнительной порцией пармезана из соусниц и мельничек, которыми уставлена середина столика, и выясняется, что уважаемые посетители все уже выгребли до вас.

Именно этот курьез и наводит Лакана на размышления о том, какого рода пространство этот ограбленный соусник в себе содержит. Коль скоро с ним всегда происходят такие странности и если содержащееся в нем "ничто", являясь чем-то беззаконным и сканадальным с точки зрения ресторанного этикета, при этом предстает в нем в виде правила, определение, которое можно его содержимому дать должно с точки зрения Лакана выходить за пределы того, что можно помыслить с помощью древнегреческой метафизики.

- Если бы каждый из вас был философом Аристотелем, у меня не было бы другого способа объясниться с вами на этот счет, как сказать, что горчица в баночке заполняет собой пустоту. Ведь Аристотель, как бы далеко в вопросах пространства он не продвинулся, все еще был очень неблизко к тем головокружительным проблемам, которые ставят перед нами современные физико-математические науки. С одной стороны, он очень хорошо понимал, что главное здесь - не допустить существования пространства, которое протягивалось бы без ограничений и тем самым ставило бы нас перед казуистикой мнимой бесконечности. Вот почему начинает он с помещения пустоты в ограниченное формой пространство, в контейнер, потому что, будучи греком, не читавшим Библию, он не может даже помыслить, что пустота в состоянии быть каким-то отдельным, совершенно самостоятельным объектом. (Лакан, там же)

Другими словами, Лакан максимально близко подходит здесь к акту выделения пространства, которое находится в ином месте, нежели физическое. В этом пространстве для пустоты в материи нет никакой нужды, равно как и для формы - нужды, которая прочно держала аристотелевскую мысль у колышка, впоследствии развившегося в древо классической науки. Напротив, в выделенном здесь пространстве пустота - и есть форма, она держит форму даже если вокруг этой пустоты ничего, кроме пустоты, нет. Пустоты в пустоте - не такая редкость для топологии, но в анализе они приобретают особое значение - именно они позволяют помыслить такие несхватываемые иным способом явления, как, например, акт высказывания, который представляет собой форму, не нуждающуюся в наполнении речью и не имеющую никакой окружающей его материи - ни информационной, ни символической, но при этом делающий речь тем, что она есть.

Также именно допущение отдифференцированной пустоты позволяет помыслить феномен acting out, который также является ни чем иным как действием в пустоту, с общей точки зрения бессодержательным, но при этом учреждающим в своих границах нечто вполне определенное и ставящее всех в неловкое положение.